Еще много чего вспоминал Семен. Только это не помогало – ему было тошно. А тяжелая палка в руках звала и манила, обещала простые ответы – на все вопросы сразу.
Семен сидел на корточках в окружении полудюжины охранников и обозревал очередную долину: «Все, в общем-то, как и везде: водоразделы бронируются мощным пластом плотного известняка. Ниже десяток метров переслаивания более рыхлых пород, но тоже, вероятно, известковых. Они, насколько можно рассмотреть отсюда, изрыты какими-то дырами и норами. Люди, конечно, тут ни при чем – это карст. Верхний пласт известняка плохо поддается разрушению, но в нем полно трещин, по которым атмосферные осадки просачиваются вглубь. Вода достигает рыхлых слоев и потихоньку их растворяет. В результате образуются так называемые карстовые полости. Их тут везде полно – выбирай любую и живи, только там сыро, холодно, и забираться не всегда удобно. Вот здесь, похоже, народ предпочитает обитать в рукодельных жилищах – видны десятка полтора полукруглых крыш. Наверное, это такие землянки – углубления в грунте, перекрытые сводом из больших костей или палок. Судя по тем развалинам, которые мы миновали днем, они переплетают в своде толстые ветки ольхи, накрывают шкурами и придавливают их сверху костями и камнями. А жилая пещера, кажется, тут все-таки есть – вон там, под обрывчиком. Даже просматривается что-то вроде тропы к ней на склоне и площадки возле входа. Скорее всего, никто там ничего в камне не вырубал и не вытесывал, а просто посбрасывали вниз обломки, расчистив место. Только это все равно какое-то извращение – жить на высоте полусотни метров над долиной. Если за день десять раз зайти и выйти из дома, то наберется добрых полкилометра подъема и спуска. Мелочь, конечно, но все-таки. Или, может быть, у них тут этакое пещерное капище, святилище или еще что-нибудь в этом роде? И странно: читал же где-то, что древние любители жить в халявных „домах“ предпочитали пещеры южной экспозиции – чтобы, значит, потеплее и посуше было. Да и в тех строили шалаши и выгородки. А эта дыра, кажется, расположена так, что солнце туда если и заглядывает, то от силы на пару часов в сутки».
Тирах с остатками конвоя вернулся лишь в сумерках. Двое воинов тащили на палке выпотрошенную и обезглавленную, но неободранную тушу небольшого оленя. «Та-ак, – сообразил Семен, – похоже, сегодня мы дальше не двинемся. Ночевать будем, так сказать, на околице. Чегой-то они?»
– В чем дело, Тирах? Мы не войдем в поселок?
– Ариаг-ма, – мрачно вздохнул предводитель конвоя.
Вероятно, такое объяснение он счел вполне исчерпывающим и занялся устройством ночлега – приказал разводить костер и разделывать тушу. «Э, нет, – усмехнулся про себя Семен. – Так легко ты от меня не отделаешься!»
– Этот ваш Мгатилуш здесь, что ли, обитает?
Тирах почему-то не удивился, что гостю (или пленнику?) известно имя, которое ему никто не сообщал.
– Он был здесь утром и вернулся вечером.
– И далеко он ходил?
Вот теперь Тирах посмотрел на него с изумлением.
«Черт побери, когда же кончатся эти непонятки?!» – мысленно возмутился Семен и попытался «попасть пальцем в небо»:
– Хотел спросить: был ли он в этот раз дальше, чем в прошлый?
– Я только тирах, – почти с испугом пробормотал хьюгг, и Семен вспомнил о своем давнем подозрении, что «тирах» это не имя, а что-то другое. – Как я могу знать?! Мы ждали, и он вернулся. Сказал: ариаг-ма бхалласа.
Что из себя представляет новая фигня, Семен не мог, естественно, даже представить. Не то чтобы ему было уж очень интересно, но надо же как-то себя развлекать в этой веселой компании!
– Хм, далась ему эта ариаг-ма! Никуда она не делась – все с ней в порядке.
– Правда? – обрадовался Тирах. – Ты уверен?
– Конечно! Никаких сомнений! Полная гарантия!
– Гар… Ггрант? Но…
Звуки тут были наполовину бессильны, но Семен, кое-как поддерживая «ментальный» контакт, уловил, что начальника конвоя благополучное состояние этой самой ариаг-мы вполне бы устроило, но он сильно сомневается. Точнее, простого утверждения Семена явно недостаточно. Вроде как что-то позволяет в этом сомневаться.
– Ты не веришь мне?! Почему?
– Носорог.
– Что «носорог»?
– Убежал.
– Сам знаю, что убежал. Но вы же, кажется, выяснили, кто его заколдовал.
– Мы ошиблись. Ньюмба выпил яд и умер.
– Слушай, Тирах… Ты меня, конечно, извини, но я сейчас разозлюсь. И тогда никому мало не покажется: устрою вам такого бхалласа с ариаг-мой, что вы все…
– Не надо!!!
– Тогда отвечай на мои вопросы, объясняй моей человеческой сущности то, что ей непонятно. А то хуже будет!
– Не надо… Я говорю…
– Вот и говори: с какого перепугу этот ваш Ньюмба стал пить яд?
– Его обвинили в том, что он через копье заколдовал носорога.
– Зачем ему это понадобилось?
– Чтобы лишить Миг-наку мужской силы.
– Чем ему помешала сила Миг-нака?
– Я только тирах.
– Не знаешь, значит… Э! Э, ребята! – спохватился Семен, поняв смысл манипуляций воинов у костра. – Мясо я себе сам буду жарить! После вас! Оставьте мне кусок на кости, а остальное забирайте!
Глотать почти сырое мясо ему уже до чертиков надоело, и он надеялся, что на ранней ночевке сможет спокойно заняться жаркой: когда с куска постепенно срезается обжаренный слой, а остальное поджаривается дальше. Он бы занялся этим немедленно, но уже знал, что сидеть рядом с ним у костра хьюгги не будут – отойдут в сторону и будут ждать, когда он уйдет. А это, ясное дело, изрядно действует на нервы и ломает весь кайф.
– Ну, ладно. Так зачем же Ньюмба пил яд?