Племя Тигра - Страница 41


К оглавлению

41

– Чтобы доказать свою невиновность.

– Доказал?

– Да.

– Но он же помер?!

– Да.

– А-а, – сообразил наконец Семен, – это у вас тест такой, что ли? Если помрет, значит, невиновен, а если выживет, значит, виновен, и его нужно убить, да?

– Конечно.

«Ну, и что? – мысленно прокомментировал Семен. – Ничего оригинального. У нас в Средние (и не очень) века так ведьм проверяли: если не утонет, то виновна, и надо сжечь. А еще раскаленный металл лизать заставляли».

– Итак, носорога заколдовал не Ньюмба. А кто же тогда?

– Никто.

– Но он же убежал! Не мог же он сделать это сам по себе, правда?

– Да.

– Тогда почему?

– Ариаг-ма бхалласа.

– Да бхаллас-то тут при чем?!

– Ни при чем. Ариаг-ма.

– Знаешь что? – не выдержал Семен. – А пошел-ка ты…

– Нет, мы пойдем не туда.

В общем, так ничего путного Семен и не выяснил. Зато утром его повели от селения прочь. И вели почти целый день: сначала двигались по течению мелкой реки, потом свернули в долину небольшого левого притока, прошли его весь и перебрались через низкий перевал в верховье еще какого-то ручья, дошли до его устья и стали подниматься на водораздел. Потом они долго брели по плато, обходя провалы и карстовые воронки, опять спускались в ручей…

Идти было не то чтобы трудно – скорее скучно. Небо затянуто высокой облачностью, ландшафт уже привычен и кажется однообразным. На склонах кормятся стаи серых куропаток, на которых хьюгги внимания не обращают. Будь на их месте лоурины, они не упустили бы возможности полакомиться этими птичками: мелкие, конечно, зато мясо нежное. Стрелять в них из лука никому не придет в голову. Семен видел, как это делается. Бегут себе по степи два-три охотника по своим делам. Вдруг видят стаю куропаток. Не сговариваясь и не сбавляя скорости, они достают свои боло – четыре-пять костяных грузиков, связанных кожаными ремешками, – и расходятся, стараясь приблизиться к стае с разных сторон. Когда расстояние становится критическим, птицы дружно взлетают, и в этот момент в них летят боло. Несколько штук обязательно остаются бить крыльями на земле. Их подбирают, боло сворачивают и бегут дальше. Прямо на ходу тушки обдираются «чулком» и поедаются – это почти как лузгать семечки. Все очень легко и просто – только надо раскрутить и запустить эту штуку так, чтобы она не запуталась и образовала достаточно широкий «круг поражения». Увы-увы, Семен даже не пытался освоить эту технику: метать боло учатся совсем маленькие дети – это у них вместо игрушек.

Пустота и безлюдье просторов этого мира давно уже не обманывали Семена: район этот, наверное, можно считать густонаселенным (по здешним меркам, конечно) и давно освоенным. Просто в родной реальности люди обозначают свое присутствие пустыми бутылками, банками и прочим мусором, который здесь еще не изобрели. Почти все время они двигались по тому, что условно можно было бы назвать «тропой», и тропа эта была весьма странной. Точнее, она была странной для людей и больше напоминала звериную. В молодости Семен не раз попадался на такую удочку во время работы в ненаселенных районах.

Возьмем, скажем, медведя. Он живет на ограниченной территории, которую считает своей. И владения свои он периодически обходит дозором, причем делает это по одному и тому же маршруту. Во мху и траве возникает тропа, протоптанная иногда довольно глубоко – до дерна или камней. Продираясь сквозь заросли, трудно устоять перед искушением пройти по такой тропинке несколько сотен метров. Больше все равно не получится – такая тропа никуда не ведет (с человеческой точки зрения, конечно). Она может вдруг исчезнуть, завести в совсем уж непролазные дебри или превратиться… в вереницу лунок. Такие тропы-лунки, глубиной иногда сантиметров десять-пятнадцать, особенно часто встречаются по берегам нерестовых рек. Какая нужда (или что?!) заставляет зверя тысячи раз ставить лапы в одно и то же место? У него не спросишь… Ну, а людям-то зачем ходить след в след? Чтобы оставить меньше следов и запутать врага на тропе войны? Чтобы не наступить на мину? Глупость полнейшая, но тем не менее большинство троп, проложенных хьюггами, представляло собой именно цепочки лунок, в которые ступает каждый идущий. Поначалу Семена это жутко раздражало – у него-то шаг был чуть длиннее, чем у большинства хьюггов.

Человек, когда стремится попасть из пункта «А» в пункт «Б», прокладывает маршрут так, чтобы он был наиболее коротким и по возможности удобным. Даже в городе никакие надписи и оградки не помешают пешеходам проложить тропу по газону, если таким образом можно срезать приличный угол. Понятно, конечно, что даже в низкогорье кратчайшее расстояние между двумя точками – это вовсе не прямая линия. Однако, оглядывая сверху пройденный путь, становилось ясно, что он длиннее необходимого как минимум раза в полтора. Зачем? Почему? Для чего, например, совершенно безобидный и легкопроходимый участок долины надо обходить по каменистым склонам, набирая лишнюю высоту, а потом спускаться вниз и продолжать двигаться тем же порядком? Мало того, в одной из долин метров двести вся компания ползла сквозь высокую траву буквально на брюхе, словно участок находился под обстрелом снайпера. В другом месте Семена заставили вместе со всеми бежать стометровку.

В конце концов конвой вновь оказался на плато и долго двигался по полого понижающейся поверхности куда-то на запад или северо-запад. Горизонт был затянут мутной дымкой, и Семен так и не смог разглядеть, что там впереди – широкая долина, пересекающая горную страну, или они находятся в предгорьях, и дальше начинается степь. Когда ему надоело разглядывать волосатые, продубленные солнцем и ветром спины своих спутников, он стал глазеть по сторонам, считать и пытаться идентифицировать силуэты животных, пасущихся вдали. В основном, кажется, это была мелочь – северные олени, лошади и, наверное, сайгаки. Впрочем, такое занятие оказалось довольно опасным, так как он начал спотыкаться и пару раз чуть не упал. Реакция хьюггов была своеобразной: как только он запнулся в третий раз, те, кто двигался за ним, сошли с тропы и продолжали движение уже по целине. «Вот ведь чудаки!» – хотел посмеяться над ними Семен, но призадумался над философским вопросом: а что, собственно, будет, если он, скажем, подвернет ногу? Скорее всего, они его понесут на руках, но только в каком виде? Целиком или частями? У него, конечно, как у всякого порядочного «бхалласа», имеется две сущности, но «божественная» его спутников интересует значительно больше, чем человеческая. «Пожалуй, лучше не экспериментировать и ноги себе не ломать. А то окажется, что доставить на место можно лишь мою голову, а все остальное не обязательно. Может быть, я до сих пор и присутствую в этом мире целиком лишь потому, что без тела моя голова быстро протухнет?»

41