Племя Тигра - Страница 48

– Что законы предков требуют делать, когда?.. – он кивнул в сторону ручья.

– Молчи! – Тирах распахнул глаза от ужаса. – Не говори об этом!

«Ага, так я и думал, – вздохнул Семен. – Скорее всего, никакой тайны тут нет, просто обычный элемент охотничьей магии: не говорить, не обсуждать, не комментировать, не считать добычу, пока все не кончилось». Ему было скверно, общаться с хьюггом расхотелось. «Зачем они притащили меня сюда?! И за каким чертом держат здесь?! Может быть, это как-то связано с предыдущими событиями? Мое присутствие сделало неудачной охоту на носорога? Но олени-то благополучно попадали куда нужно! И мамонтиха влипла тоже вполне успешно… Чего им еще надо?! Скорей бы уж убили, сволочи…»

Семен поднялся и, не обращая внимания на Тираха, побрел к краю обрыва. Внизу ничто не изменилось: мамонтихи стояли и смотрели друг на друга, молодняк пытался пастись.

Примерно через полчаса духовой концерт повторился. Потом еще раз. И еще… Уши Семен не зажимал.

У-У-РР-У-У!!

Раз за разом он все глубже погружался во что-то: не то в ступор, не то в истерику. Наверное, сказывалось многодневное нервное напряжение, недоедание и полное отсутствие пищи за последние сутки. Он почти физически ощущал, как одни извилины в его мозгах распрямляются, а другие, наоборот, скручиваются в тугие спирали.

– У-У-РР-У-У! – несся сдвоенный рев из долины. «Это даже не субконтроктава, – качал головой Семен. – Это еще ниже. Может, и мне спеть? „…О, дайте, дайте мне…“ Нет, не то! Лучше:

…Звуки выстрелов нам подпевают,
Мы с тобою один на один.
Так прижмись же к ковбойке, мой милый,
Старый, верный дружок – карабин!

Глупая, романтическая, смешная песенка, автора которой никто не знает. Но! Но какой дурак давал полцарства за коня? Какой?! Конь-то зачем? Карабин! КА-РА-БИН!! Тяжелый, раздолбанный казенный карабин 7,62 мм! Ручку затвора вверх и на себя, потом вперед и вниз. А если патрон в стволе, то просто: вверх – вниз, и – приклад в плечо, прижаться щекой. Карабин!!! Ха-ха-ха!! Карабин…»

– У-У-РР-УУ-У!

«Или арбалет… Арбалет!! Тяжеленная неуклюжая конструкция… Я сделал ее! Она может убивать!! Поддеть большим пальцем рычажок и спихнуть тетиву с зацепа! Она вытолкнет болт – короткую палку с наконечником… Очень сильно… Эта штука может убивать! Может!! А я не могу…»

– У-У-РР-УУ-У!

Под потоком чужого отчаяния и боли границы бытия становились зыбкими и неопределенными, лезли на поверхность пещерные «глюки» недавнего посвящения. Чего ему бояться, чего хотеть и к чему стремиться, если он и так присутствует везде и во всем? В этих камнях, в этой траве, в этих мамонтах. Точнее, он – они и есть. Ведь не может же быть, чтобы он был лишь жалким комочком теплой органики – немного костей и мышц – это такая ерунда, такая мелочь…

– У-У-Р-Р-У-У!

«…Ха-ха-ха! Сема, Семхон Длинная Лапа – ты играешь в индейцев, дур-рак! Посмотри на себя, на свою „длинную лапу“. Посмотри и посмейся над этим ошметком живой протоплазмы! Ведь ты же знаешь, что нельзя быть живым или мертвым, что смерти нет!!! Или ты назовешь смертью ТО бытие?! ТУ белизну?! Что ты вообще делаешь здесь, если такое есть ТАМ?

…Красная, красная кровь
Через час уже просто земля.
Через два на ней цветы и трава.
Через три она снова жива
И согрета лучами звезды
По имени Солнце!..

Господи, а Цой-то откуда знал?! Ах да, конечно: поэты имеют доступ к тысячелетним глубинам бессознательного – того, которое коллективное. От этого они часто спиваются, стреляются и сходят с ума… Как я».

– У-У-Р-Р-У-У!!

Он ходил по траве и камням, выписывая круги и восьмерки. Спотыкался, падал, обдирая колени, оставался лежать на несколько минут или, наоборот, сразу вскакивал, хохотал, запускал в небо посох, ловил его и пускался бежать, лавируя между каменными глыбами. Иногда в сознание пробивалось что-то разумное: «Надо успокоиться, я действительно схожу с ума. Так нельзя…

…Вы на шаг неторопливый
Перейдите, мои кони, —
Хоть немного, но продлите
Путь к последнему приюту!..

Владимир Семенович тоже знал! И все равно торопился!

…Раскалю я себя, распалю:
На полоке – у самого краешка
Я сомненья в себе истреблю!..

– У-У-Р-Р-У-У!!

Застыв, словно каменные истуканы, стояли хьюгги. Они стояли, охватив широким неровным полукольцом место, где беснуется ЭТО. Их удлиненные безбородые лица, как всегда, ничего не выражали, а в глазах под выступающими валиками бровей плескался ужас. Для них не было разделения на духовное и материальное, на объективное и субъективное. Все в этом мире было именно тем, чем казалось, и не было чудес.

– «…А ты дороги не выбирал и был всегда не у дел!..» – кричало непонятные слова существо и шло на них, со свистом рассекая палкой воздух перед собой. – «…Мы в такие ходили дали, что не очень-то и дойдешь!..»

Они расступились, пропуская ЭТО на склон – туда, откуда шел низкий вибрирующий звук:

– У-У-Р-Р-У-У!!

Нет, нельзя сказать, что он сделался совсем уж неадекватным: сознание как бы раздвоилось, ликвировало, разделилось на две несмешивающиеся составляющие. Одна из них неплохо координировала действия тела, спокойно и четко осознавала, что и зачем делает ее носитель. А в другой – совсем рядом – бурлил жуткий коктейль из ликования и ужаса, бескрайней радости и бездонного отчаяния.

Свободная мамонтиха повернулась и стала смотреть маленькими глазками на прыгающего по камням человечка. Он не опирался на свою палку, а просто держал ее в руке, балансируя для сохранения равновесия. Человечек подошел совсем близко – почти вплотную. Он остановился на каменной глыбе у основания склона и опустился на корточки, так что весь – маленький и хрупкий – оказался на уровне глаз у самых концов бивней. Он положил рядом с собой палку, начал шевелить верхними лапами и издавать негромкие звуки: «…ничего сделать… Только заморишь детенышей голодом… Я помогу… совсем не больно… Если только чуть-чуть… но это же лучше! Нельзя же так… Смогу, постараюсь… Совсем не больно… Схема кровообращения у хоботных… Очень толстая шкура… Вена или артерия… задняя нога… Не больно… Если не помешает… если поймет…».