Племя Тигра - Страница 46

Мамонтиха завязла в глине. Сама она оттуда не выберется. Ее, наверное, можно вытащить только тяжелым краном. Впрочем, кран тут негде установить – твердого грунта поблизости нет. Значит, остается большой вертолет, типа МИ-6: зависнуть, подвести широкие брезентовые стропы под брюхо и тянуть вверх. Тоже, пожалуй, не выйдет: вертушка не сможет висеть на форсаже между склонов, а мамонтиха, скорее всего, помрет от разрыва сердца. Тьфу, черт – опять брежу!

Она будет умирать стоя несколько дней. Сколько: три? Пять? Пятнадцать? Не знаю… Мамонты – травоядные животные, им нужно пастись почти непрерывно. Но они таскают на себе огромные запасы жира. Эта не выглядит ни худой, ни изможденной – наверное, продержится долго. Она не сможет даже упасть, чтобы задохнуться от собственного веса, – так и будет стоять… Может быть, ее добьют? Кто? Ну, скажем, хьюгги – не зря же они принесли копья. Или придет саблезубый тигр… Нет, хьюгги вниз не спустятся, и тигр не придет – мамонты останутся и будут ее охранять. Длить агонию. Или уйдут? Черный Бизон говорил, что они оставляют тяжелораненых или безнадежно ослабших. Эта не ранена и вполне здорова – просто не может двигаться.

Они ничем не могут ей помочь – у них хватит ума уйти?

А у тебя бы хватило, будь ты на их месте?! Ну?! Хватило бы?! Оставить „своего“ умирать в одиночестве?!

Для них здесь почти нет еды. Не будут же они морить своих детенышей голодом? Может быть, уйдут, когда сильно проголодаются? Или, наоборот, отчаявшись, полезут в болото и тоже завязнут? Гадство… Был бы арбалет… Расстрелял бы все болты – не колеблясь! Был бы…»

Час шел за часом, и ничего не происходило. Хьюгги, в своей обычной манере, уселись среди травы, образовав широкий неровный круг, и закаменели. Ветер почти стих, солнце пробилось сквозь облачность и начало довольно сильно припекать. Появились оводы. Пару раз мимо пролетело насекомое, тоже похожее на овода, но размером чуть ли не с воробья. Впрочем, возможно, Семену это только показалось. Одна мамонтиха понуро стояла посреди болотца, другая бродила по его краю, протоптав уже заметную издалека тропу. Молодняк щипал хоботами траву на склонах…

В конце концов, солнце вновь скрылось за тучами, а Семен даже не удосужился сориентироваться по сторонам света – где тут восток, где запад… Он лег на траву и стал смотреть в серое небо: «„…Сгину я – меня песчинкой ветерок сметет с ладони…“ – кажется, так у Высоцкого? Кто я, зачем я здесь – в этих бескрайних сонных просторах, в этой бездонной глубине времен, где счет идет на тысячелетия? Помнится, когда-то Шеф рассказывал нам, молодым, о последних годах Дальстроя, о многодневных дальних маршрутах без топографических карт – вместе с геологической съемкой геологи заодно вели и топографическую. Высоты определяли при помощи барометра-анероида, а расстояния – на глаз. Мы слушали и думали, что это все было бесконечно давно – больше тридцати лет назад! Тот опыт для нас бесполезен – все изменилось, проведены новые работы, составлены другие карты. Кровь, пот, отчаяние и радость тех первопроходцев отлились в две-три строчки, которые почти без вариаций повторяются в дежурной главе „История изучения“ каждого отчета. Но строчки – это Слово, а оно почти бессмертно. На приисках того же Дальстроя сгинули сотни тысяч, если не миллионы, и что? Они дали стране золото? Золото, чтобы воевать, чтобы погубить десятки миллионов своих и чужих, чтобы показать всему миру, что это – напрасно.

Если здесь и начнется история, то лишь через тысячи лет. Кроманьонцы оставили хотя бы рисунки – может быть, в них действительно есть какой-то мистический смысл и значение для потомков. Неандертальцы не оставили ничего, кроме… своих костей. Да и тех очень мало. Потерянное человечество: возникло, прожило три сотни тысяч лет (сущий пустяк!) и исчезло. Впустую, напрасно…»

Слева в траве раздался шорох. Семен повернул голову: кривоватые мускулистые ноги с массивными коленными суставами; кусок шкуры на бедрах; торс без намека на талию, но с хорошо развитой мускулатурой; скошенный назад широкий лоб и массивный подбородок без выступа; темные сальные волосы, стянутые в две короткие косички возле ушей; встревоженный взгляд из-под выступающих надбровий. «Тирах пришел, – мрачно усмехнулся Семен. – Я исчез из виду, вот он и забеспокоился. Да никуда я не денусь, мужик!»

– И долго мы будем здесь торчать, Тирах?

– Ариаг-ма, – пожал сутулыми плечами хьюгг.

– Да, конечно, – вздохнул Семен. – Мог бы и сам догадаться. Мамонты уйдут?

– Когда она умрет.

– Понятно… Слушай, Тирах… Хочу, чтобы ты говорил. Чтобы рассказал, как и зачем вы живете, во что верите. Садись и рассказывай – я так хочу.

Теперь, в свою очередь, вздохнул туземец. Он опустился на землю и задумался. Семен чувствовал его резкий, неприятный запах: «Наверное, у них все-таки как-то иначе работает обмен веществ – никак не привыкну…»

То, что рассказал Тирах, явно не было экспромтом. Вероятно, это было нечто вроде лекции или наставления, которое его когда-то заставили выучить наизусть. Теперь он вспоминал и пересказывал текст в надежде откупиться им от своего пленника. Ментальная связь барахлила, но Семен надеялся, что понял не меньше половины.

«…Мир враждебен и полон опасностей. Все наши обычаи идут от предков, которые смогли избежать их. Ты все время спрашиваешь „почему?“, а мы не имеем нужды объяснять и понимать – должно быть так, как было, иначе беда неизбежна. Смерть постоянно подстерегает каждого, но боимся мы не ее, а страданий – голода, болезней, холода. Мы боимся злых духов камней, травы, деревьев, воздуха, воды и неба, духов убитых нами животных. Вот почему и для чего унаследовали мы древние правила жизни – лишь соблюдая их, можно уберечься от несчастья…» И так далее. Семену это довольно быстро надоело, и он попытался перейти к «конкретике»: